Восьмой день сижу в норе, поменялись только стены. Мутным глазом вожу по окну: весна. Небо цвета соседней палаты, единственной, которую забыли перекрасить в грязновато-серое крем-брюле. Я теперь могу с бывалым видом травить байки о своих больничных соседях.У меня появились новые связи в совсем чужих кругах. Теперь я знаю, из чего пишутся романы, записки, повести, стихи. Действительно сор. Сейчас уже труднее будет расписать каждый свой день так, чтобы передать остроту новых впечатлений от каждого нового пустяка. Если бы ни рука, если бы можно было тогда аккуратно всё записывать по горячим следам. Хотя бы про мою соседку Олю. До сих пор не знаю, чем она на самом деле занимается на Ваганьковском кладбище. Женщина-гробовщик? Сторож? Или это теперь назавается гордым словом "смотритель"? До того, чтобы быть духом этого мрачноватого места, она ещё не доросла по годам, и сдаётся мне, духи никогда не покидают своего дома. Когда её к нам привели: с испитым лицом, грязной пергидрольной волоснёй - как раз прикрыть плоский зад, в мешковатой жалко обвисшей кожаной куртке, мне показалось, что в соседней палате не осталось мест. У неё был назревший нарыв на руке, поцарапалась веткой (как же), и температура, надо бы ещё присовокупить острое и невыполнимое желание выпить. Она повалилась на кровать пластом и, как была, проспала трое суток с перерывами на операцию туалет. Потом к ней кто-то пришёл, принёс одежду, и она ожила. Стала брать у меня конфеты и бегать в соседнюю палату. Начала лениво полистывать журналы. А в мой последний день наконец-то заговорила. И вот тут на нас посыпались махровые кладбищенские байки о похоронах Япончика, об экскурсиях по могилам наших тузов, о неудавшихся некрофилах, присыпанные смачными замогильными анекдотами с трупным душком. Меня разрывало между капельницей, градусником и туалетом, поэтому обычно удавалось успеть только на последние аккорды лающего смеха соседок, у котором тонул Олин рассказ. Голос у неё был грубоваты, но достаточно приятный, повадка немного мужская (до этого она работала где-то охранником), но лицо простое бабье, доброе. Как и все колючие неуютные пациенты, она постепенно отошла, оттаяла, расслабилась в тепле, относительной чистоте и покое. То есть спокойно в больнице не было, но нашим днём правил режим и чёткое знание того, что после осмотра врача и перевязки, двух основных событий за день, ты полностью предоставлен самому себе. Завтра она уходит, а у меня в голове зреет план по штурму Ваганьковки. Задуманный ещё после кладбищенских историй, теперь он почти вызрел окончательно, и теперь нужно скорее двигать его в дело, пока шапочное случайное знакомство ещё живо в памяти моей соседки.