14 января в Музее Востока закрылась выставка «The art of war. Оружие и доспехи самураев». О дальнейшей судьбе экспозиции можно только гадать: кажется, её не собираются везти в другие города, и значит, вот уже три дня как эта оружейная палата, которую ещё в сентябре собирали по всем четырём островам, расползается по японским музеям. «Живи так, будто твоё тело уже умерло» - тела, на которые когда-то одевали эти панцири и шлемы, уже лет триста как сгнили в земле. Хотя на афише громко заявлено о четырёх веках японского оружия, в основном был представлен рубеж 17-18. Мне казалось, что барочное сумасшествие ограничилось Европой и частично (позже) Россией, но теперь я в этом не уверена. Военный японский парад тех лет мне бы, наверное, напомнил карнавал. Два зала отведено полностью под экспозицию доспехов, помещения маленькие, фигуры наступают со всех сторон, кольцо сужается, и в конце концов начинает казаться, что сквозь эти разукрашенные маски нехорошо поблёскивают чьи-то глаза. Постоянно хочется сравнивать эти доспехи с европейскими, и одновременно не хочется, потому что рыцари с их двадцатикилограммовой броней терпят поражение на всех фронтах. Кроме того, что японские доспехи меньше, они гораздо практичнее и умнее сделаны. В них запросто можно размахивать катаной, зато вряд ли удастся себя почувствовать памятником на коне. Странно, но они процентов на 60 состоят из ткани, причём эти яркие ситцы, шелка или расписные кожи прикрывают самые уязвимые места. Зато красиво. Колечки и медальоны покрыты цветной эмалью, в основном тёмно-синего цвета. Как выяснилось, цвет индиго оберегает воина от вражеского удара, играя, таким образом, роль дополнительной брони. Подслушала в какой-то экскурсионной группе случай о том, как одному самураю удалось сохранить жизнь именно потому, что на нём был такой индиговый доспех. К тому же в сочетании с золотым гербом на шлеме (который ослепляет врага, играет роль светоотражателя и придаёт мужества) эти тёмно-синие латы смотрятся вместе не хуже, чем мофорий и золотой нимб Девы Марии. Да, плюс красная полоска рта, начищенный до блеска медный нос и щёточка усов на маске. Возвращаясь к многофункциональности, не могу не вспомнить о колечках на панцире, которые использовались для снятия доспехов. Расположенные на уровне сосков, они придают общему облику воина вид грозный и в тоже время …пикантный. При взгляде на шлем, украшенный золочёными бычьими рогами, вспоминаются викинги. Я пишу сейчас с большой долей иронии, но на самом деле я представляю себе, какой страх это великолепие наводило на бедных японских крестьян, когда разряженные толпы с боевым кличем проносились мимо их сёл. С другой стороны, если бы японские самураи вышли на бой с европейцами, те бы их подняли на смех.
Большинство посетителей долго бродит по залам с доспехами и все быстро проскакивают экспозицию мечей. По сравнению с описанным буйством красок обнаженные лезвия выглядят однообразно. Цубы сняты, но это позволяет увидеть имя мастера, вырезанное на неполированом металле (этот фрагмент меча отдельно демонстрируют на проекторе). На всех лезвиях есть замутнение в нижней части, так и хочется думать, что это вражеская или собственная кровь, которая впиталась в сталь, хотя на самом деле происхождение этих разводов остаётся для меня загадкой. Ведь мечи полагалось вытирать после боя, нэ? Это только в мультфильме девочка запихивает окровавленный меч в ножны, а потом вынимает чистенький и задорно сверкает им в свете луны. Более древние катаны – с желобками, и что странно, они кажутся изящнее и почему-то острее. Вакидзаси выставляются в паре с ними, редко – отдельно, в качестве исключения один короткий меч показали во всей амуниции: на лезвии вырезана ветка сакуры, желобок украшен позолотой, цуба перевита шёлковым шнуром. Смерть воина должна быть прекрасной – и великолепное оружие явное тому подтверждение. Сколько времени и сил потратил мастер на этот меч – и каждую минуту он думал о том, что вот этим остриём его заказчик, достойный человек, в один прекрасный день перережет себе горло (или это смиренно выполнит его лучший ученик). И наверное, когда Цунэтомо писал Хагакурэ, он вспоминал о тех временах, когда его рука сжимала клинок катаны, а не перебирала благовония в буддийском храме.
Может быть ему было временами тошно смотреть на длинные загнутые мечи для подношений, из которых можно было бы выкроить три отменных вакидзаси или две катаны и при случае лихо их пустить в дело. Хотя по современным европейским меркам слишком длинными они не кажутся, скорее боевому оружию не хватает пары сантиметров. (первая моя мысль при взгляде на катану была – а не детский ли это меч?). Впрочем, даже малютки-вакидзаси, несмотря на свой размер, выглядят грозно, чему очень способствует общее затемнение. Впрочем, всему остальному этот даже не полу- мрак мешает. Очевидно, устроителям выставки хотелось по максимуму заглушить ампирный интерьер музея, скрыть лепнину и канделябры и хоть немножко ояпонить атмосферу. Поэтому для маскировки был избран чёрный цвет и маленькие лампочки, что делало совершенно невозможным чтение экспликаций. А жаль, потому что, следуя табличкам, можно было пройти краткий курс боевых искусств и истории, настолько подробно они были составлены. Света прибавилось в залах, где выставлялись ксилография и предметы быта. Там же я нашла карту дворца сёгуна. Он мало чем похож на европейский замок, поскольку расползается не вглубь, а вширь, и в тоже время своей запутанностью он больше всего напоминает норы кротов с множеством поворотов и неожиданных выходов. Вот это настоящий Maerchenschloss! И – даже на карте – прорисован каждый кустик, тончайшей кисточкой выведены изгибы ручейка и шершавая неровность камней. Та же филигранная работа – на карте Киото 18 века. Интересно, а многое ли изменилось? В тот день на выставку пришла одна японская семья, и они мыкались по музею без особого энтузиазма. Даже их трёхлетний карапуз, важно надувшись, всем своим видом заявлял: а у нас дома лучше! Жалко, что постоянная экспозиция в музее востока сейчас зарыта, потому что там, наверняка, более изящные картины, здесь мне понравилось далеко не всё. Хотя перед одной ксилографией (горы, ручей, туман, утро) я застыла на некоторое время, тем более что прямо за стендом находился динамик, из которого доносился мягкий мужской голос, декламирующий нараспев отрывки из бусидо. Кажется, я угадала кусочки про сострадание и незамедлительность мести. И как это возможно одно с другим?!
Только что я подумала, что истинный самурай не одобрил бы такое количество слов, а обошёлся бы одним ёмким хокку или изящным мазком кисти. Я же опять трачу слишком много времени – а тогда, 6 января, я проходила в этих четырёх маленьких залах около двух часов. На мастер-класс по икебане уже не осталось сил.
Милая балерина в пачке, если ты здесь – я ещё раз благодарю тебя за прогулку и за ссылку на фотографии!
Большинство посетителей долго бродит по залам с доспехами и все быстро проскакивают экспозицию мечей. По сравнению с описанным буйством красок обнаженные лезвия выглядят однообразно. Цубы сняты, но это позволяет увидеть имя мастера, вырезанное на неполированом металле (этот фрагмент меча отдельно демонстрируют на проекторе). На всех лезвиях есть замутнение в нижней части, так и хочется думать, что это вражеская или собственная кровь, которая впиталась в сталь, хотя на самом деле происхождение этих разводов остаётся для меня загадкой. Ведь мечи полагалось вытирать после боя, нэ? Это только в мультфильме девочка запихивает окровавленный меч в ножны, а потом вынимает чистенький и задорно сверкает им в свете луны. Более древние катаны – с желобками, и что странно, они кажутся изящнее и почему-то острее. Вакидзаси выставляются в паре с ними, редко – отдельно, в качестве исключения один короткий меч показали во всей амуниции: на лезвии вырезана ветка сакуры, желобок украшен позолотой, цуба перевита шёлковым шнуром. Смерть воина должна быть прекрасной – и великолепное оружие явное тому подтверждение. Сколько времени и сил потратил мастер на этот меч – и каждую минуту он думал о том, что вот этим остриём его заказчик, достойный человек, в один прекрасный день перережет себе горло (или это смиренно выполнит его лучший ученик). И наверное, когда Цунэтомо писал Хагакурэ, он вспоминал о тех временах, когда его рука сжимала клинок катаны, а не перебирала благовония в буддийском храме.
Может быть ему было временами тошно смотреть на длинные загнутые мечи для подношений, из которых можно было бы выкроить три отменных вакидзаси или две катаны и при случае лихо их пустить в дело. Хотя по современным европейским меркам слишком длинными они не кажутся, скорее боевому оружию не хватает пары сантиметров. (первая моя мысль при взгляде на катану была – а не детский ли это меч?). Впрочем, даже малютки-вакидзаси, несмотря на свой размер, выглядят грозно, чему очень способствует общее затемнение. Впрочем, всему остальному этот даже не полу- мрак мешает. Очевидно, устроителям выставки хотелось по максимуму заглушить ампирный интерьер музея, скрыть лепнину и канделябры и хоть немножко ояпонить атмосферу. Поэтому для маскировки был избран чёрный цвет и маленькие лампочки, что делало совершенно невозможным чтение экспликаций. А жаль, потому что, следуя табличкам, можно было пройти краткий курс боевых искусств и истории, настолько подробно они были составлены. Света прибавилось в залах, где выставлялись ксилография и предметы быта. Там же я нашла карту дворца сёгуна. Он мало чем похож на европейский замок, поскольку расползается не вглубь, а вширь, и в тоже время своей запутанностью он больше всего напоминает норы кротов с множеством поворотов и неожиданных выходов. Вот это настоящий Maerchenschloss! И – даже на карте – прорисован каждый кустик, тончайшей кисточкой выведены изгибы ручейка и шершавая неровность камней. Та же филигранная работа – на карте Киото 18 века. Интересно, а многое ли изменилось? В тот день на выставку пришла одна японская семья, и они мыкались по музею без особого энтузиазма. Даже их трёхлетний карапуз, важно надувшись, всем своим видом заявлял: а у нас дома лучше! Жалко, что постоянная экспозиция в музее востока сейчас зарыта, потому что там, наверняка, более изящные картины, здесь мне понравилось далеко не всё. Хотя перед одной ксилографией (горы, ручей, туман, утро) я застыла на некоторое время, тем более что прямо за стендом находился динамик, из которого доносился мягкий мужской голос, декламирующий нараспев отрывки из бусидо. Кажется, я угадала кусочки про сострадание и незамедлительность мести. И как это возможно одно с другим?!
Только что я подумала, что истинный самурай не одобрил бы такое количество слов, а обошёлся бы одним ёмким хокку или изящным мазком кисти. Я же опять трачу слишком много времени – а тогда, 6 января, я проходила в этих четырёх маленьких залах около двух часов. На мастер-класс по икебане уже не осталось сил.
Милая балерина в пачке, если ты здесь – я ещё раз благодарю тебя за прогулку и за ссылку на фотографии!